...Собирались они, надо признать, долго – даже чересчур. Когда Эл в последний раз вышел на главную площадь замка, чтобы еще раз проверить, не успели ли добраться до его неспешно покидаемого убежища прислужники богов, солнце уже было близко к зениту. На несколько мгновений творец позволил себе замешкаться, бездумно глядя в прозрачно-голубое небо и наслаждаясь свежестью ветра. Несмотря на то, что приходилось сниматься с привычного уже насиженного местечка; несмотря на то, что еще вчера он стал свидетелем гибели трех своих созданий; несмотря, в общем, ни на что, Элас был почти счастлив. Дух ребенка в нем трепетал от жажды новых событий и приключений, да и возможное продолжительное присутствие рядом хоть кого-то по-настоящему живого, веселого, мыслящего пробирало искрящейся радостью до костей.
Пожалуй, что-то сходное он испытывал тысячелетия тому назад, во времена, называемые ныне Золотым веком. Тогда не было еще Богова древа, но был мир – дышащий юностью, светом и, как не банально звучит, безграничной любовью, которую творец вложил в своё творение.
«Жаль, что все так быстро тогда закончилось», - с печальной улыбкой подумал Эл, вновь взглянул на небо и торопливо прошествовал сперва по каменным плитам, затем – по узким ступенькам, и, наконец, по мягкому пушистому ковру, хлюпающему...
Вырвавшись из плена своих светлых дум, Элас пугливо поднял взор и застыл. Ощущение спокойного, какого-то детского счастья разлетелось вдребезги, растеклось по стенкам черепа и, вместо того, чтобы, как положено, вылиться из глаз потоком слез, пробежало по спине холодным потом.
Да, ковер хлюпал, и хлюпал даже не от вина, увы, - от крови. А возле стола, буквально в шаге от него, лежала груда костей и плоти, из которой ушла уже и жизнь. Груда костей и плоти с перерезанным горлом, с приоткрытым ртом, с бесконечным удивлением в застывших глазах.
Творец присел, вытянул руку, коснулся этих глаз – не затрепетали ресницы, не дернулись веки – и прикрыл их, избавляя от необходимости изумляться смерти. Провел пальцем по уже холодной щеке, почему-то не ощущая положенного отвращения к самой мысли о том, что так хрупки его создания.
«Сколько ей было лет, интересно? И какое у неё было полное имя? А родители? Как зовут её родителей? Живы ли они?»
Элас вдруг вспомнил о существе, которое за короткое время его отсутствия пробралось в замок, убило полукровку и исчезло, не оставив никаких следов. Ему стало страшно – как тогда, в лесу, рядом с мантикорой. И не было возможности даже свалить эту тонкую работу на совесть монстра. А убийца... быть может, это вообще было какое-то родовое проклятье, конечно, не способное уничтожить творца, но легко одолевшее смертную девушку?
Торопливо вскочив, Эл направился к окну, задернул шторы, перекинул через плечо рюкзак... Полы рясы все еще были чисты, и, чтобы не забрызгаться кровью, демиург подобрал их, а затем наконец-то пошел, почти побежал из комнаты, замка, Черных гор, Колтсая...
И все же напоследок Элас обернулся – чтобы увидеть еще раз мертвое тело, побледнеть, ощутить тягучую жуткую и такую привычную боль в висках и броситься вон уже по-настоящему, а не в собственных мыслях.
По крайней мере, с Черных гор он собирался уйти навсегда.